Отмаршировав от сияющего огнями «Кабака» метров триста, Николас оказался в темном, безлюдном сквере и сел на деревянную скамью, чтобы составить план дальнейших действий.

План составляться отказывался. При имеющихся условиях задача решения не имела. Какие к черту действия? Задрать голову и выть на луну — больше ничего не оставалось.

Сдаться властям нельзя. Уехать нельзя. Ночевать негде. Помощи ждать неоткуда. Голова гудит. И очень-очень холодно. Как в нелюбимой песне Криса де Бурга «Полночь в Москве».

Через некоторое время от тоскливого ужаса и холода опьянение прошло, но вместе с ним поникла и недавняя решимость «засаживать по самую рукоятку». Честно говоря, и второе мужественное решение — благородно уйти в ночь, не взяв даже пиджака, теперь казалось идиотским (особенно жалко было именно блейзера, в котором было бы не так холодно).

Так что же, вернуться в тепло и свет? Принять от Владика помощь? И окончательно утратить самоуважение? И подставить друга под удар? Ни за что на свете!

«А как же Алтын? Ее ведь ты подставил под удар, — сказала Фандорину совесть. — Быть может, хозяева Шурика ее сейчас допрашивают и не верят, что она ничего о тебе не знает».

От жуткой мысли Николас вскочил со скамейки, готовый немедленно ехать, а если понадобится и бежать в Бескудники. Сел. Он ведь даже адреса не знает, а дома в том спальном районе похожи друг на друга, как травинки на лужайке.

Телефон! Он ведь выучил номер наизусть!

Фандорин открыл кейс, включил свой «эриксон» и после недолгого колебания набрал семь цифр.

После первого же гудка в трубке раздался голос журналистки:

— Алло… Алло…Кто это?

Николас молчал, испытывая неимоверное облегчение. Отвечать ей, разумеется, было невозможно — вероятнее всего, телефон прослушивался. Но и разъединяться не хотелось — в холодной ночи от звонкого голоса Алтын стало немножко теплей.

— Алло, кто это? — повторила она. И вдруг прошипела. — Это ты, гад? Ты? Ну, попадешься ты мне! Отвечай, сволочь, не молчи!

Николас испуганно нажал на кнопку «end». Кажется, Алтын все-таки поняла смысл записки неправильно. Кем же она его считает!

И продрогший магистр совсем пал духом.

Что делать? Что делать?

К друзьям — Владу Соловьеву или Алтын Мамаевой (которая, впрочем, вряд ли теперь числит подлого британца своим другом) — обращаться нельзя. К мистеру Пампкину тоже — он официальное лицо, и помогать человеку, подозреваемому в убийстве, не станет. А между тем без помощи Фандорину было не обойтись.

Сколько можно причитать и жаловаться? — вдруг окрысился сам на себя Николас. Ну же, сказал он мозгу, работай, соображай. Кроме тебя все равно надеяться не на кого.

Мозг осознал свою ответственность. Прекратил истерику, приступил к работе. И тут оказалось, что задача имеет решение, причем не такое уж сложное. Можно сказать, единственно возможное.

Если нельзя обратиться за помощью к хорошим людям, нужно обратиться к плохим. Bad guys¹ в этой истории представлены двумя враждующими партиями: одну можно условно назвать «партией Шурика», другую — «партией Большого Сосо». Какое из этих двух зол меньшее — очевидно. «Эскадрон» Большого Сосо оберегал заморского гостя вчера, так почему бы им не продолжить свое дело и сегодня? Совершенно непонятно, в какую игру при этом ввязывается затравленный магистр истории, но разве у него есть выбор? А этических угрызений здесь быть не может. Сосо Габуния в  этом триллере отнюдь не посторонний и не невинная овечка, а один из основных игроков.

Итак, что делать, решено.

Остается придумать, как.

Ни адрес, ни телефон человека по имени Сосо Габуния неизвестен. Да и что такое «Сосо»? Вряд ли имя, скорее кличка. Хотя нет. Кажется, «Сосо» по-грузински — уменьшительное от «Иосиф». Старые друзья Иосифа Сталина звали его именно так.

Стало быть, Иосиф Габуния. Что еще? Председатель правления банка «Евродебет» — кажется, Алтын назвала компанию Большого Сосо именно так. Тогда просто: войти в любой телефон-автомат, полистать телефонную книгу, вот и вся недолга.

Полчаса спустя вконец замерзший магистр вернулся в сквер, сел на ту же самую скамейку и обхватил руками голову. Ни в одном из трех автоматов, обнаруженных на соседних улицах, телефонной книги не оказалось. Более того — Фандорин не обнаружил даже полочек, на которых вышеупомянутая книга могла бы разместиться. Что если в России вообще не заведено снабжать кабины публичных телефонов справочником?

Ну почему в этой стране все так сложно? Казалось бы, самое простое дело — узнать телефон. Николас сидел, лязгал зубами и уныло смотрел на «самсонайт», в который упирались его локти. Близок локоть, да не укусишь…

Хотя почему не укусишь? Фандорин встрепенулся. Зачем искать телефонную книгу, когда здесь, в кейсе, лежит компьютер с выходом в Интернет? Вот лишнее доказательство того, что пьянство подрывает интеллектуальные ресурсы мозга.

Он быстренько включил компьютер, подсоединил к нему телефон и в два счета отыскал в русскоязычной сети московские «Желтые страницы».

«Евродебетбанк»: адрес, телефон для справок, e-mail, отсылка на банковский сайт. Отлично.

Вот и сайт. Так. Уставной капитал, учредители, председатель правления — Иосиф Гурамович Габуния. И телефон секретариата имеется.

Николас набрал номер. Естественно, в двенадцатом часу ночи ответил только выморочный голос телефонной Панночки: «Здравствуйте. Вы звоните в приемную Иосифа Гурамовича Габунии. Ваши звонки принимает автомат. Назовите, пожалуйста, ваше имя и оставьте…»

Неудача (тем более, вполне естественная) не обескуражила Фандорина, вновь уверовавшего в могучую силу человеческого разума. Можно, конечно, было как-нибудь продержаться до утра, а потом отправиться прямиком в Средний Гнездниковский переулок, где располагался «Евродебет», но, во-первых, ночевка на пленэре могла закончиться воспалением легких, а во-вторых, зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

Николас вернулся в Интернет и велел поисковой системе выудить все страницы, где встречается словосочетание «Иосиф+Габуния+евродебет». Улов оказался довольно богатым. Наскоро просмотрев перечень выловленных материалов, магистр выбрал два самых объемных.

Сначала прочитал в еженедельной газете «Секреты» за ноябрь прошлого года статью «Капитаны российского бизнеса», откуда узнал много интересного о биографии Иосифа Гурамовича.

Человек, судя по всему, был незаурядный: в советские времена так называемый «цеховик», тесно связанный с преступным сообществом Грузии; три тюремных срока; при этом обладатель двух дипломов и даже доктор экономических наук. Правда, автор статьи ернически отмечал: «дипломы и научная степень разряда Made in Georgia», но все же, все же. Палитра деловых интересов господина Габунии была не менее пестрой, чем у николасова друга Владика, однако в современной России подобная всеохватность, видимо, считалась в порядке вещей.

Вся эта информация, безусловно, была полезной, да жаль только, не подсказывала, как разыскать Иосифа Гурамовича прямо сейчас, среди ночи. И Фандорин углубился в чтение статьи более легкомысленной — из иллюстрированного журнала «Анфас», который в прошлом месяце посвятил грузинскому магнату целый номер.

— Совсем с ума посходили! — донесся из темноты ворчливый старушечий голос.

Фандорин встрепенулся, поднял голову. Мимо, враждебно косясь на сидящего, ковыляла старая дама затрапезного вида, бог весть какими судьбами занесенная сюда в этот поздний час. В руке у нее была кошелка, в которой что-то позвякивало, и Николас вспомнил загадочные слова Владика о какой-то «бабуле, собирающей бутылочки». Очевидно, это она и была.

Бедную женщину можно понять. Ночь, темные кусты, человек в белой рубашке пялится в ящик, от которого исходит неземное свечение. Странное зрелище. Урбанистический ноктюрн.

Фандорин снова впился глазами в экран.

Иосиф Габуния — человек месяца. С обложки журнала пухлогубо улыбался добродушный толстяк в сером смокинге, с крошечным той-терьером, утопавшим в мясистой, украшенной бриллиантовыми перстнями пятерне. Какая-то карикатура на нувориша!

Николас просмотрел подборку фотографий с подписями. Иосиф Гурамович в церкви — венчается с топ-моделью Сабриной Свинг (неописуемой красоты блондинка). Иосиф Гурамович (напряженный и несчастный) в теннисном наряде, с ракеткой  — участвует в турнире «Большая шляпа». Иосиф Гурамович целует любимую собачку Жужу (у той-терьера вид перепуганный). Иосиф Гурамович открывает интернат для слепоглухонемых детей (крупно жалостное лицо благотворителя — мясистое, в складках, на глазах слезы).

Текст был соответствующий. Все ясно — заказная и, видно, щедро оплаченная статья. Фандорин прочитал ее два раза подряд, с особенным вниманием проштудировав абзацы, где описывался загородный дом банкира. Никаких зацепок. Николина Гора — черт ее знает, где это.

Вот разве что главка про клуб «Педигри»? Автор статьи утверждал, что Иосиф Гурамович любит коротать там вечера, играя в покер и биллиард с членами этого эксклюзивного собрания (слово «эксклюзивный», кажется, очень нравилось журналисту и встречалось в тексте бессчетное количество раз), принимающего в свои ряды лишь отпрысков старинных фамилий. В числе ярчайших представителей столбовой аристократии и постоянных партнеров Иосифа Гурамовича были названы знаменитый скульптор, потомок грузинского княжеского рода; кинорежиссер, любящий поговорить о своих дворянских корнях, а также еще некоторые звезды локального масштаба, чьи имена Фандорину ничего не говорили.

Что ж, как говорил Малюта Скуратов, попытка не пытка.

Николас нашел по Интернету телефона клуба «Педигри». Набрал номер, попросил господина Габунию.

— Иосиф Гурамович к клубному телефону не подходит, — ответил сладкий лакейский голос. — Звоните ему, пожалуйста, на  мобильный.

Есть! Большой Сосо в клубе! Как бы только прорваться через прислугу?

— Передайте господину Габунии, что это Фандорин. По срочному делу.

— А номер мобильного вы не знаете? — уже менее паточно спросил ливрейный. — Иосиф Гурамович не любит, когда его от биллиарда отрывают. Доиграет партию — передам. Он ваш телефон знает, господин э-э-э Федорин?

— Фан-до-рин, — по слогам произнес Николас и, немного поколебавшись, назвал номер своего сотового.

Выключил компьютер, телефон повесил на ремень брюк и принялся скакать по скверу, размахивая руками. Это у них называется лето! Градусов тринадцать, не больше. Позавчерашняя ночь в гостиничном номере, который казался привередливому магистру таким убогим, сейчас вспоминалась элизиумом. Вчера же, на разложенном столе, ночевать было и вовсе чудесно. Жестковато, конечно, но зато тепло, и из темноты доносилось сонное дыхание Алтын. Она уснула сразу (это Николас все ворочался) и один раз неразборчиво пробормотала что-то жалобное, а наяву представить ее жалующейся было бы невозможно.

Глупо. В бумажнике полно денег, кредитные карточки, а такая простая вещь, как ночевка под крышей, представляется непозволительной роскошью. В гостиницу без паспорта не сунешься. Да если б и был паспорт — это ж все равно, что сразу отправляться на постой в домзак. То есть это во время гражданской войны называлось «домзак» (сэр Александер рассказывал), а теперь как-то по другому. Ах да, КПЗ.

Прижимая к груди чемоданчик, Николас стоял под деревом и уныло смотрел на сияющее огнями царство бога торговли Гермеса. к комплексу подъезжали лимузины, распахивались и закрывались двери гостиницы «Международная», а гражданин Соединенного королевства, обладатель ученой степени, потомок крестоносцев, топтался в темноте, словно какой-нибудь Гаврош у витрины булочной.

На углу улицы, что вела к чудесному чертогу, остановился длинный «даймлер-бенц» — как раз возле барышни в очень короткой юбке и очень длинных сапогах. Она наклонилась к окошку, о чем-то поговорила с водителем и сердито махнула рукой — поезжай, мол, своей дорогой. Автомобиль поехал дальше и через полсотни ярдов затормозил возле другой барышни, как две капли воды похожей на первую.

Николас был решительным противником проституции, видя в этом постыдном промысле не только рассадник преступности и болезней, но еще и оскорбление человеческого, прежде всего женского достоинства. Никогда в жизни ему не пришло бы в голову, что он может провести ночь у служительницы покупной любви, но при мысли о теплой комнате, мягкой кровати и уютном свете абажура сердце магистра тоскливо сжалось. Только чтобы согреться и поспать, больше ни для чего другого! Заплатить как за полный набор услуг, лечь под одеяло, обняться с «самсонайтом» и хоть на несколько часов расстаться с ужасной реальностью.

Да нет, дикость. И к тому же небезопасно.

Но еще через четверть часа эта мысль уже не казалась Фандорину такой дикой. Куда опаснее бродить ночью по этим диким степям Забайкалья. Не дай бог ограбят или, того хуже, милицейский патруль остановит — проверить документы.

В тот самый момент, когда Николас повернул назад, в сторону порочной улицы, у пояса зазвонил телефон.

— Николай Александрович? — проворковал мягкий баритон с едва уловимым акцентом — чуть-чуть певучести, не «к», а скорее «кх», но и только. — Очень хорошо, что вы захотели со мной встретиться. Мои люди просканировали сигнал вашего мобильника. Вы находитесь где-то возле Центра Международной Торговли, да? Я уже выслал за вами машину. Будьте через десять минут у главного входа. Черный «ниссан-патфайндер».

И, не дожидаясь ответа, разъединился.

Умный человек, подумал Фандорин. Очень умный, очень четкий, очень спокойный. Совсем не такой, как на снимках из журнала. А значит, еще и очень хитрый. Стало быть, вдвойне опасный.

Полоумный английский Колобок. От бабушки ушел, от дедушки ушел, и вот к кому пришел.

Может, отключить предательский телефон и, пока не поздно, раствориться в ночи?

Машину вел тот самый грузин с подкрученными усами, который требовал от Шурика извинений в коридоре «Интуриста». Николас попробовал заговорить со старым знакомым, но тот хранил неприступное молчание — видимо, получил соответствующие инструкции. Или, быть может, не получил инструкций вступать в разговор? Кто их знает, специалистов по тайным делам, что у них за обыкновения.

Клуб «Педигри» оказался славным допожарным особнячком, затерянным где-то в улочках Белого города. Николас слишком плохо ориентировался в Москве, да еще окутанной ночным мраком, чтобы определить локацию точнее. Но бульварное кольцо джип миновал, это точно.

За высокими железными воротами открылся уютный двор, ярко освещенный фонарями. Николас поднялся по белокаменным ступеням, прошел между двух косматых львов, и толкнул стеклянную дверь.

Там уже поджидал привратник: в пудреном парике, камзоле с позументами и белых чулках. Он поклонился, передал Фандорина другому служителю, одетому точно так же, только с золотым эполетом и аксельбантом, а тот, ни о чем не спрашивая, повел магистра вглубь здания.

Клуб был просто замечательный: со звонким фонтаном, темными картинами в бронзовых рамах, старинным оружием на стенах и антикварными шкафами, уставленными драгоценным фарфором. Николасу все это очень понравилось, хотя, если уж придираться, шкафы были не посудными, а книжными, да и обивка на креслах сталкивала лбами двадцатый век с восемнадцатым. Но все равно сразу было видно, что клуб в высшей степени эксклюзивный, и абы кого сюда не пустят.

Очевидно, именно этим объяснялись взгляды, которые ловил на себе Фандорин, следуя за пудреным лейб-гвардейцем. Компания из четверых солидных господ у ломберного столика, две холеные дамы у барной стойки и даже трое раскрасневшихся молодцов в оттянутых на сторону галстуках — все они с недоумением рассматривали долговязого субъекта в нечистой белой рубашке.

— К Иосифу Гурамовичу, к Иосифу Гурамовичу, — шепотом пояснял лоцман тем, кто выражал недоумение слишком уж демонстративно.

За первым залом обнаружился второй, сплошь занятый столиками, за некоторыми из которых выпивали и закусывали нарядно одетые гости обоего пола. Вон их сколько, оказывается, уцелело, отпрысков старинных фамилий, с почтительным удивлением думал Николас, вглядываясь в лица. Наверняка здесь были и представители родов, связанных с Фандориными родством или свойством. Ведь триста лет жили бок о бок.

Оркестр — арфа, виолончель и рояль — наигрывал меланхоличную мелодию, а певица в длинном платье с почти таким же длинным декольте пела что-то про упоительные российские вечера, но не про подмосковные (ту песню Николас знал).

В дальнем конце зала, за колоннадой, стояло три биллиардных стола. Два были пустые, а у центрального сам с собой гонял шары чрезвычайно тучный господин в атласной жилетке. Магистр сразу узнал Иосифа Габунию. Узнал он и той-терьера Жужу, мирно дремавшего прямо на зеленом сукне. Смысл солитэра, кажется, состоял в том, чтобы загнать в лузы все шары, не потревожив собачку. И надо сказать, виртуоз блестяще справлялся со своей задачей. Пыхтя и наваливаясь огромным животом на край стола, Большой Сосо долго целился, потом коротко, точно бил, и шары стукались друг о друга, выписывая идеальную траекторию, которая непременно заканчивалась сытым покачиванием сетки. Игрушечный песик, видимо, ко всему привычный, от стука шаров не просыпался и лишь время от времени прядал острыми черными ушками.

В зубах у банкира торчала длинная сигара, на мохнатых пальцах ослепительно блестели перстни, а на бортике посверкивал хрустальный бокал с коньяком. В сторонке, на малахитовом столике, стояла пузатая бутыль, уже наполовину пустая, ваза с фруктами и необъятная коробка шоколадных конфет.

— Шарики катаете, Николай Александрович? — спросил толстяк, покосившись на Фандорина, и движением густых бровей велел служителю удалиться.

— Нет, — коротко ответил Николас, разглядывая интригующего господина.

В жизни он выглядел точно так же, как на журнальных фотографиях — комичный пузырь, словно перекочевавший в московский клуб из голливудского фильма о развеселых двадцатых. Забил в лузу очередной шар, наградил себя шоколадной конфетой, с наслаждением выпустил струйку дыма.

— Вы из старинного рода? — не удержавшись, полюбопытствовал Фандорин, тщетно пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки породы в обрюзгшей физиономии и повадках банкира. — Кажется, у великого князя Михаила Николаевича был казначей князь Габунов. Вы, верно, из тех Габуновых?

— Нет, Николай Александрович, — с видимым сожалением покачал головой Большой Сосо. — Я, наверное, единственный на свете грузин совершенно не княжеского происхождения. Потомственный плебей. Но спасибо, что сказали об этом вашем князе. Может быть, я и сделаю его своим прадедушкой.

— Разве здесь не что-то вроде дворянского собрания? — понизил голос Фандорин. — Я читал, что это совершенно эксклюзивный клуб для тех, в чьих жилах течет голубая кровь.

— Зеленая, — поправил Габуния, натирая мелом кончик кия. — Плати пять тысяч в год, заручись рекомендацией одного из членов, и ты уже дворянин. Если без рекомендаций — тогда десять тысяч. Вы-то, Николай Александрович, здесь по полному праву. Мне собрали на вас досье, я знаю, что род Фандориных известен с двенадцатого века. Хотите, дам рекомендацию в клуб?

— Благодарю, не стоит, — сухо ответил Фандорин, еще не решив, как ему следует держаться с этим непонятным господином. По телефону разговаривал, как человек дела, а теперь изображает из себя клоуна, о серьезном говорить явно не желает.

— Спи, Жужечка, спи, масюпусенька. — Долгий прицел, быстрый удар — в лузу. — Умник, Сосо. Получай трюфелечек… Конфетку не хотите? Зря, мне на заказ делают, самые мои любимые, — продолжал нести чушь Иосиф Гурамович. — А в клуб правильно вступать не хотите. Что за название такое — «Педигри». Те, кто английского не знает, думают, что тут собаководы или педерасты собираются. Некоторые даже на приглашение обижаются, или, как у нас выражаются отдельные аристократы, берут в падлу. Администрация хочет поменять название на «Голубую кровь». Но тоже получается двусмысленно.

Певица, допевшая длинную песню про упоительные вечера, объявила в микрофон:

— А теперь, по традиции, для нашего дорогого Иосифа Гурамовича прозвучит его любимая песня «Сулико».

И, сложив руки на груди, запела:

Я могилу милой искал,
Но ее найти нелегко.

По залу пронесся шелест негромких аплодисментов. Габуния отложил кий, поклонился и сделал вид, что дирижирует оркестром.

— Ненавижу эту тягомотину, — пробурчал банкир Фандорину и, сложив губы розочкой, послал певице воздушный поцелуй. — Шиш тебе, а не сто баксов, коза драная.

— Послушайте, — тихо спросил Николас. — Зачем вы из себя шута строите? Вы ведь совсем не такой.

Иосиф Гурамович дерзкому вопросу ничуть не удивился, а только покосился на магистра блестящим глазом.

— Во-первых, Николай Александрович, я отчасти и есть шут. — Он прошелся вокруг стола, выбирая позицию для удара. — А во-вторых, нельзя разочаровывать людей. Они от меня ждут определенного поведения, зачем же я буду разрушать имидж? Я, например, теннис терпеть не могу, а хожу играть. Ракеткой по мячику еле попадаю. Но, как говорится, выигрывает не тот, кто хорошо играет, а кто правильно выбирает партнеров. Что сходит с рук толстому, смешному Сосо, лупящему на барвихинском корте в сетку, не сошло бы с рук Иосифу Гурамовичу, который дерет всех в  биллиард и покер. Это уже не для дела — для души. Я, Николай Александрович, никогда не проигрываю, даже если меня делают под сухую, как вчера на корте с… — Тут он назвал имя и отчество, от которых Николас вздрогнул — не шутит ли? Непохоже, чтоб шутил.

Неожиданно грузин повернулся к Фандорину всем своим тучным телом, посмотрел магистру в глаза и спросил:

— Николай Александрович, вы вообще-то кто?

Николас заморгал. Что за вопрос такой? Или хитрый банкир снова придуривается?

— Нет, я знаю, что вы британский подданный русского происхождения, — продолжил Иосиф Гурамович, — что вы специалист по русской истории, что позавчера прилетели, остановились в «Интуристе» и собирались поработать в архиве. Я ведь говорил, мне собрали на вас досье. Но там нет ничего такого, из-за чего Седой стал бы напускать на вас самого Шурика. Значит, досье можно спустить в унитаз, самого главного про вас там нет. Кто вы? Судя по тому, что вы сами на меня вышли, вы не прочь мне об этом рассказать сами.

Неужели Большой Сосо ничего не знает? Не может быть. Прикидывается.

— Седой? Какой Седой? — осторожно спросил Фандорин.

Габуния удовлетворенно кивнул:

— Ага. Кто такой Шурик, вы не спрашиваете. Ну да, вы ведь вчера с ним близко познакомились. Удивительно, как это вы до сих пор живы.

— Не в последнюю очередь вашими молитвами, — в тон ему ответил Николас. — Почему ваши люди за мной следили?

— Мои люди следили не за вами, а за Шуриком. — Иосиф Гурамович положил кий, стал вытирать платком руки, перепачканные мелом. — Потому что он работает на Седого. Все знают, что Шурик мелочевкой не занимается. Если Седой заказал вас ему, значит, вы человек непростой. Что возвращает нас к заданному вопросу. Кто вы на самом деле, Николай Александрович? Зачем приехали в Москву? И почему Седой хочет вас остановить?

Если Габуния притворяется, то он незаурядный актер, подумал Фандорин. Отвечать вопросом на вопрос невежливо, и все же он спросил:

— Я не знаю никакого Седого. Кто это?

Большой Сосо скептически пожевал губами, терпеливо вздохнул:

— Мой враг.

— Какая-нибудь вендетта? — спросил Николас, вспомнив про кровную месть, клятву на обнаженном кинжале и прочую кавказскую экзотику.

— Почему вендетта? — удивился банкир. — Просто с некоторых пор мы с Седым стали мешать друг другу. Он вырос, я вырос, нам с ним вдвоем тесно, уже и в Сибири не помещаемся. Бизнес, Николай Александрович. Или он меня скушает, или — что вероятнее — я его. Третьего не дано. Вот мы с Седым и следим друг за другом, ждем, кто первый сделает ошибку… Видите, Николай Александрович, я с вами абсолютно откровенен, отвечаю на все вопросы. Рассчитываю на такую же открытость с вашей стороны. Прикиньте сами, долго ли вам удастся бегать от Шурика? А я вас могу защитить.

Николас поморщился. Что-то все сегодня хотели его защищать. С одной стороны, это было лестно, с другой — вызывало всевозможные вопросы. Алтын говорила про склоку из-за дележа компании «Вестсибойл». Все в России помешались на нефти и газе. Можно подумать, в стране нечего делить кроме топливного сырья. Но какое отношение стычка нефтяных магнатов имеет к скромному магистру истории?

Похоже, Сосо сам ничего не знает. Он увидел, что его соперник зачем-то хочет убить заезжего англичанина, и действовал по принципу: расстраивай планы врага, даже если не знаешь, в чем они состоят.

«Я обратился к вам, потому что я ежик в тумане и надеялся с вашей помощью этот туман хоть чуть-чуть развеять»,  — хотел бы честно признаться Фандорин, но было ясно: грузин ничего ему объяснить не может. Или не хочет.

Зазвонил телефон, лежавший на столике возле конфетной коробки. Габуния взял трубку. Слушал молча. Одна бровь приподнялась. Потом к ней присоединилась вторая. Взгляд банкира почему-то обратился на Николаса и стал острым, пронизывающим.

— Понял, Владимир Иванович, — сказал Сосо и положил трубку.

Взял конфету, стал ее медленно жевать, все так же глядя на Фандорина.

— Это был Владимир Иванович Сергеев, мой советник по безопасности. В прошлом полковник контрразведки, человек с большими связями. Ему только что сообщили интересную новость. Шурик найден убитым. Три пули в животе, три в затылке… я вижу, Николай Александрович, это известие вас не удивляет? Кроме того Владимир Иванович сказал, что в связи с этим происшествием объявлен в розыск некий британский подданный…

Николас почувствовал, что бледнеет. Вдруг хитроумный Габуния решит, что будет выгоднее передать беглого англичанина милиции?

— Делаю вывод. — Иосиф Гурамович задумчиво повертел на пальце перстень. — Вы пришли ко мне не за защитой. Похоже, вы сами умеете себя защищать. Тогда зачем вы пришли? Хотите продать какую-нибудь информацию? Если она может быть использована против Седого, куплю и хорошо заплачу.

Фандорин покачал головой.

— Не хотите, — констатировал Сосо. — Тогда что? Может быть, вы пришли ко мне за помощью?

Магистр хотел снова покачать головой, но заколебался. Он ведь и в самом деле пришел сюда за помощью. Что он может один? В чужой стране, в чужом городе, разыскиваемый милицией и мафией.

Габуния налил коньяку в две рюмки.

— Понятно. Вам нужна помощь. Я вижу, вы человек серьезный, попусту слов не тратите. Уважаю таких  — сам-то я болтун… Знаете что, Николай Александрович. Не хотите говорить, что вы там не поделили с Седым — не надо. Я вам все равно помогу.

— Не знаю я никакого Седого! — вырвалось у Николаса. — Честное слово!

Последнее восклицание получилось чересчур эмоциональным, пожалуй, даже детским, и, верно, сильно подпортило образ немногословного и сдержанного агента секретной службы ее величества (»Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд»), который, кажется, нарисовал себе Иосиф Гурамович.

Бровь магната снова приподнялась. Полные рюмки Габуния отставил в сторону, взял кий и ударил по шару номер 6. Шестой острым углом обогнул спящую Жужу и ушел в лузу, предварительно щелкнув по номеру седьмому, который завертелся вокруг собственной оси и тоже покатился прямиком в сетку.

— Знаете, Николай Александрович, — сказал банкир после довольно продолжительной паузы, — может быть, я полный — во всех смыслах — идиот, но я вам, пожалуй, верю. Верю, что вы понятия не имеете, кто такой Седой и с какой стати он решил вас убить. Я не первый год на свете живу и знаю, что людские интересы иногда переплетаются самым причудливым образом. — Удар кием. — Ай, какой шар! Какой красавец! За него — марципуську… — Вознаградив себя за очередное попадание, Иосиф Гурамович продолжил. — Пускай вы не знаете Седого, зато он вас знает. Самого Шурика на вас зарядил — это вам не кусок хачапури. Вот как сильно господин Седой хочет вам помешать в вашем деле. А это значит, что Сосо  — это, Николай Александрович, друзья меня так зовут — так же сильно хочет вам помочь в вашем деле, в чем бы оно ни заключалось. Кстати, в чем оно заключается, ваше дело? Вы зачем приехали в Москву? Только честно.

Николас ответил, загибая пальцы:

— Прочесть одну старую грамоту в архиве. Поискать следы моего предка Корнелиуса фон Дорна, жившего триста с лишним лет назад. Собрать материал для книги. Все, больше ничего…

Он сам чувствовал, что его слова прозвучали глупо и неубедительно, но Сосо выслушал внимательно, поразмыслил, покивал головой.

— Ну вот и ищите, ну вот и собирайте. Не знаю, чем ваш уважаемый предок так насолил Седому, но доведите дело до конца. А я окажу вам любую помощь. Любую, — со значением повторил Габуния. — Так что, профессор, работаем?

— Я не профессор, я всего лишь магистр истории, — пробормотал Николас, еще раз взвешивая все за и против.

Уехать из России все равно нельзя. Ну хорошо, выберется он из страны по фальшивым документам, которые Сосо, вероятно, может изготовить не хуже, чем Владик. И что дальше? Въезд на территорию Соединенного королевства по фальшивому документу — это уголовное преступление. Не говоря уж о том, что российский МВД может обратиться с официальным запросом о Николасе А. Фандорине, подозреваемом в совершении убийства. Очень возможно, что уже завтра мистер Лоуренс Пампкин получит от властей соответствующий сигнал.

Нет, бегство не выход. Значит, в любом случае придется задержаться в Москве.

Причина всех злоключений содержится в письме Корнелиуса, больше не в чем. А что представляет собой письмо? Указание о местонахождении тайника, где хранится какая-то «Иванова Либерея».

Почему похищенный документ подбросили обратно?

Одно из двух. Или похитители поняли, что никакой ценности он не представляет. Или же, наоборот, письмо им стало не нужно, потому что, воспользовавшись содержащимися в нем разъяснениями, они уже нашли то, что искали.

Ах нет, нет! Николас задергался, осененный догадкой. Сосо так и впился глазами в англичанина, ни с того ни с сего принявшегося махать руками.

Все проще и логичнее! Похитители прочли письмо, увидели что оно отчасти зашифровано (»яко от скалы Тео предка нашего к Княжьему Двору», «в числе дщерей у предка нашего Гуго») и поняли, что кроме специалиста по истории рода фон Дорнов разгадать этот код никто не сможет. Они нарочно подбросили Николасу письмо, чтобы он занялся поисками, а сами, должно быть, вознамерились за ним приглядывать! И что же — идти у них на поводу, у этого мафиозо Седого с его наемными убийцами?

Однако стоило взглянуть на дело и с другой стороны. Если бандиты до такой степени уверены, что письмо имеет реальную ценность, то почему он, прямой потомок Корнелиуса, не хочет прислушаться к зову предка? Шурика больше нет. Седой остался с носом. Почему бы не поискать «Иванову Либерею» самому?

Николас затрепетал, представив себе, каково это было бы — найти тайник, зарытый капитаном фон Дорном! Именно этот внерациональный, мистический трепет и перетянул чашу весов.

— Хорошо, — медленно проговорил Фандорин. — Я попробую. А от вас, господин Габуния, мне нужно следующее. Первое: чтобы меня не отвлекали от поисков…

— Прикрывали со спины? — понимающе кивнул Сосо. — Это я легко устрою. Приставлю к вам Владимира Ивановича. Он будет оберегать вас лучше, чем Коржаков президента. Что второе?

— Я нахожусь в милицейском розыске, а мне необходимо подобрать кое-какие книги, материалы, старые документы…

— Дайте Сергееву список — он все разыщет и достанет. Любые книги, любые документы. Хоть из секретных архивов ФСБ. Что еще?

— Хорошо бы одежду, — вздохнул Николас, брезгливо покосившись на свою замызганную рубашку и латаные брюки. — Это можно устроить?

— Проблема трудная, но разрешимая, — весело сказал банкир и взял в руки рюмки. — У нас с вами много общего, Николай Александрович. Мы оба люди с трудными проблемами. Давайте выпьем за то, чтобы все они разрешались так же легко.

— Нет-нет, мне будет плохо, — испугался Фандорин. — Я сегодня уже пил. Много.

Кажется, этот довод в России веским не считался. Иосиф Гурамович улыбнулся словам магистра, как удачной шутке, и втиснул ему в пальцы рюмку.

— Это двадцатилетний коньяк. От него никому еще плохо не становилось. Только хорошо. Что вы, как Монте-Кристо в гостях у графа де Морсера — ничего не пьете, не кушаете? Разве мы с вами враги? мы заключили взаимовыгодную сделку, ее нужно спрыснуть. Ваша выгода очевидна. Я тоже сделал полезную инвестицию, от которой ожидаю хороших дивидендов.

Фандорин с сомнением посмотрел на золотисто-коричневую жидкость. Разве что одну рюмочку, чтобы не простудиться после сиденья в сквере?

— Выпьем за наши трудные проблемы, дорогой Николай Александрович, — чокнулся с ним банкир, — потому что без трудных проблем на свете было бы очень скучно.

— Я отлично прожил бы и без вашего Седого, — сварливо буркнул Николас, но все же выпил.

Оказывается, Габуния сказал истинную правду — от одной-единственной рюмки волшебного напитка магистру сразу стало хорошо. Так хорошо, что означать это могло только одно: от дополнительного вклада все прежние алкогольные инвестиции, на время замороженные холодом и нервным потрясением, оттаяли и стали давать дивиденды. Кажется, это называется «на старые дрожжи».

— При чем здесь Седой? — удивился Сосо. — Седой — это не проблема, а тоненькая заноза в моей толстой заднице. Я эту занозу обязательно вытащу — надеюсь, с вашей помощью. Нет, уважаемый Николай Александрович — дайте-ка вашу рюмочку — мои проблемы куда как мудреней. — Выпили, закусили шоколадом, и банкир продолжил. — Трудных проблем у меня три. Первая: я вешу 124 кэгэ, надо худеть, а  я очень люблю кушать. Вторая: мне не везет в любви, у меня очень странные отношения с этим великим чувством. И третья: я хожу в церковь, я построил три храма и кормлю четыре богадельни, а в Бога не верю — совсем, сколько ни стараюсь. И книги религиозные читаю, и молюсь — а все, как говорится, мимо кассы. Вот что я называю трудными проблемами. Решать их надо, а как — ума не приложу.

Выпили по второй, и теперь Николасу стало еще лучше. Кажется, он угодил в тривиальную ситуацию, многократно описанную и экранизированную: иностранец как жертва агрессивного российского хлебосольства. Наверное, это и называется «запой», подумал магистр — когда начинаешь новый раунд выпивки, еще не протрезвев после предыдущего. Больше всего тревожило то, что не хотелось останавливаться.

Николас снова подставил рюмку, поглядел на Иосифа Гурамовича и внезапно ощутил прилив искренней симпатии к этому видавшему виды, хитрющему, а в то же время такому по-детски открытому толстяку.

Растроганное пощипывание в груди означало, что сейчас Николаса понесет давать добрые советы. Двадцатилетний коньяк ослабил все сдерживающие механизмы. Магистр продержался еще с полминуты — пока Сосо выставлял на зеленом столе шары треугольником, — а потом капитулировал.

— С верой проще всего, — сказал он.

— Да? — удивился Габуния, застыв с уже нацеленным кием.

— Не надо стараться, не надо заставлять себя верить в Бога. Пустое это дело.

— Вы думаете? Так что, денег на богадельни больше не давать?

Звонкий удар. Треугольник рассыпался на желтые кругляшки, ни один из которых— истинное чудо — не коснулся дремлющего Жужи.

— Почему же не давать — давайте, дело хорошее, — разрешил Николас. — Только не ждите, что на вас за эти деяния благодать снизойдет. Давайте, если деньги есть, а о вере не думайте. Если в вас потребность есть, вера, когда надо, сама придет, а за уши вы ее из своей души все равно не вытянете. Выпьем?

Выпили.

— Теперь поговорим о ваших странностях любви, — предложил Фандорин, заедая коньяк миниатюрным эклерчиком. Настроение у магистра было победительное, все на свете проблемы казались ему сейчас легкими и разрешимыми. — Здесь-то что не так? У вас же молодая жена-красавица, я читал в журнале.

— Она меня не любит, — горько сказал Сосо, его толстые щеки скорбно обвисли. — Восьмой об девятого и в среднюю… и всю жизнь так было. Рок. Первый раз в двадцать лет женился. Невеста — ангел, папа — секретарь райкома. Так любил ее, так любил! «Миллион алых роз» песня была, помните?

Николас помотал головой — не помнил. Окружающее пространство начинало вести себя так же безответственно, как в «Кабаке». Даже еще хуже.

— Пугачева пела. Но это она уже потом пела, в восьмидесятые. А я своей Нино еще в шестьдесят шестом, безо всякой Пугачевой, весь урожай цветоводческого колхоза «Сорок лет Октября» купил и улицу перед домом розами выложил! Вот как любил… а она нос драла, обзывала, унижала. С мужчинами кокетничала. Изменяла… — Голос Габунии дрогнул от горьких воспоминаний. — Не выдержал, убил ее.

Фандорин поперхнулся коньяком.

— Тридцать лет прошло, — успокоил его Сосо. — Я был молодой, горячий. Еще даже университет не закончил. Тогда законы были строгие, шесть месяцев в тюрьме сидел! — он гордо поднял палец, но тут же снова поник. — Второй раз женился — опять по сумасшедшей любви. Она певица была, в тбилисской опере. Голос — серафимы в раю так не поют! По всей стране на гастроли ездила. Я за ней — как собачонка, вот как Жужа эта таскался! Вокруг нее увиваются всякие хлюсты, букеты шлют, записочки, а я терплю. Семнадцать лет терпел! Она в восемьдесят девятом на машине разбилась, царствие небесное. Сколько позора было…

— Почему позора? — нахмурился сопереживающий Николас.

— Так она в машине Хурцилавы ехала. Актер у нас такой был, известный ходок. Когда автогеном крышу срезали, вынули их — он за рулем без штанов сидит, и моя Лика рядом… Ай что было! — махнул рукой Иосиф Гурамович. — Из Тбилиси в Москву переехал. Думал, хватит — больше никаких жен, никакой любви. А увидел Сабрину — и все, пропал, старый дурак. Ничего для нее не жалею: кутюры там всякие, цацки, игуану из Америки заказал — ящерица такая мерзкая, Сабриночка захотела. И что? На прошлой неделе с массажиста ее снял. Позавчера шофера уволил. Три с половиной месяца после свадьбы прошло! Сто дней! И, главное, хоть бы прощения попросила — какой там! Только смотрит вот так своими глазищами. — Сосо задрал голову и наморщил нос, изображая презрительный взгляд. — Нет, Николай Александрович, не понимаю я про любовь чего-то самого главного… Третьего об одиннадцатого и в угол.

Подумав, Фандорин изрек:

— По-моему, Иосиф Гурамович, вы про любовь все отлично понимаете, и всякий раз находите такую женщину, которая делает вас счастливым.

От неожиданности рука мастера дрогнула. Шар пошел вкось — прямо в лоб бедной Жуже. Той-терьер с возмущенным визгом запрыгал по зеленому сукну, затявкал, но Сосо даже не взглянул на своего любимца — снизу вверх, через плечо, смотрел на Николаса.

— Шутите, да? — обиженно сказал банкир. — Английская ирония, да?

— Вовсе нет, — стал объяснять Фандорин. — Просто для вас счастье в любви — это ощущать себя нелюбимым и несчастным, мучиться ревностью. Ведь что такое любовь? — Магистр вдохновенно взмахнул пустой рюмкой. — Любовь — это ощущение, что ты можешь получить от другого человека нечто, для тебя жизненно необходимое. То, чего никто другой тебе дать не сможет. Нередко это ощущение обманчиво, но сейчас речь про иное. Вот часто говорят: «Какая несчастная пара! Жена его, бедняжку, так мучает, так мучает, а он, долготерпец, все равно ее обожает, все прощает, и ведь живут вместе столько лет, не расходятся». А на самом деле долготерпцу и нужна такая, которая будет его мучить. Попадись вам, Иосиф Гурамович, другая женщина, которая на вас молилась бы, вы на нее, поди, и смотреть бы не стали — выгнали взашей… Так что с любовью и семейным счастьем все у вас в полном порядке.

Магистр сам плеснул себе коньяку.

— Какая была третья проблема?

— Жирный очень, — с некоторой растерянностью напомнил Сосо. — Стыдно сказать — шнурки сам завязать не могу. На диетах всяких сидел, в лечебницах водорослями питался  — ничего не помогает. Мучаю себя два месяца, сброшу двадцать кило, а жизнь не в радость, только про шашлык думаю, про омары, про баранью ногу под ореховым соусом. Потом плюну — и за месяц обратно набираю, те же 124 кэгэ.

— А 125 килограммов у вас бывало? — строго спросил Николас.

— Никогда. 124 — и точка. Ни вверх, ни вниз.

— Ну так и не надо вам худеть. — Фандорин сейчас был настроен великодушно. — Сто двадцать четыре килограмма — ваш оптимальный вес, тот объем, на который вас запрограммировала природа. Если б вы и дальше толстели — тогда другое дело. А так ешьте, пейте себе на здоровье. О, кстати! — он поднял бокал. — Как говорят у нас за рубежом те, кто не знает русского языка: Na zdorovye!

— Нравитесь вы мне, Николай Александрович, — прочувствованно сказал Сосо, выпив «на здоровье». — Мудрый вы человек. Разрешите вас обнять.

— Сейчас, — выставил ладонь магистр. — Сначала стихотворение прочту, философское. Только что родилось.

Приложение
Хромающий лимерик, прочитанный Н.Фандориным в клубе «Педигри» ночью 15 июня

Злодеев нет вовсе на свете.
Мы все простодушны, как дети.
Задиры и врушки,
Мы все делим игрушки,
А нам пока стелят кроватки.