Свейские ворота или
Глава предпоследняя,
в которой Фандорин превращается в ничто
Эраст Петрович прислушался — тихо. Постучал снова. Ничего. Осторожно толкнул дверь, и она внезапно подалась, недобро скрипнув.
Неужели капкан пуст?
Выставив вперед руку с револьвером, быстро взбежал по лесенке в три ступени и оказался в квадратной комнате с невысоким потолком.
После яркого солнечного света комната показалась совсем темной. Справа темно-серый прямоугольник зашторенного окна, дальше, у стены — железная кровать, шкаф, стул.
Что это там, на кровати? Силуэт, накрытый одеялом. Кто-то лежит.
Глаза коллежского асессора уже привыкли к тусклому свету, и он разглядел руку, вернее рукав, безжизненно свесившийся из-под одеяла. Кисть в перчатке была вывернута ладонью вверх. На полу лежал револьвер «кольт», рядом растеклась темная лужица.
Вот это сюрприз. С тоскливо защемившим от разочарования сердцем Фандорин сунул в карман ненужный «герсталь», пересек комнату и отдернул одеяло.
Ахимас неподвижно стоял у окна за плотной занавеской. Когда сыщик постучал в дверь условным стуком, на душе сделалось мерзко. Значит, все-таки Ванда…
В комнате все было подготовлено для того, чтобы Фандорин не шарил взглядом по комнате, а сразу сфокусировал зрение в ложном направлении, повернулся спиной и убрал оружие.
Все три цели были благополучно достигнуты.
— Ну вот, — вполголоса сказал Ахимас. — а теперь руки на затылок. И не вздумайте поворачиваться, господин Фандорин. Убью.
Досада — вот первое чувство, охватившее Эраста Петровича, когда он увидел под одеялом примитивную куклу из одежды и услышал сзади спокойный, уверенный голос. Как глупо попался!
Но досаду тут же вытеснило недоумение. Почему Клонов-Певцов был готов? Караулил у окна, увидел, что вместо Ванды пришел кто-то другой? Но назвал-то по имени! Получается, знал и ждал. Откуда знал? Неужто Ванда все-таки успела известить? Но тогда почему ждал, почему не скрылся?
Выходило, что объект знал о предстоящем визите «господина Фандорина», но не о полицейской операции. Чудн(.
Впрочем, строить гипотезы было не ко времени. Что делать? Метнуться в сторону? Попасть в человека, прошедшего курс обучения у «крадущихся», гораздо сложнее, чем себе воображает фальшивый жандармский капитан.
Но в любом случае на выстрелы нагрянет полиция, откроет пальбу, и тогда объект взять живьем не удастся.
Фандорин положил руки на затылок. Спокойно, в тон оппоненту, спросил.
— И что дальше?
— Снять пиджак, — приказал Ахимас. — Бросить на середину комнаты.
Пиджак брякнул весьма ощутимо — видно, кроме «герсталя» в карманах было припасено что-то еще.
Сзади на поясе у сыщика была кобура с маленьким пистолетиком.
— Отстегнуть «дерринджер». Под кровать его, подальше. Теперь нагнуться — медленно. Задрать левую штанину. Выше. Правую.
Так и есть — у левой лодыжки рукояткой вниз закреплен стилет. Хорошо экипировался господин Фандорин. Приятно иметь дело с предусмотрительным человеком.
— Теперь можете повернуться.
Повернулся сыщик правильно: безо всякой спешки, чтобы попусту не нервировать противника.
Зачем это у него на подтяжках четыре металлических звезды? Верно, опять какие-нибудь восточные хитрости.
— Отстегнуть подтяжки. Под кровать.
Смазливая физиономия сыщика исказилась от ярости. Длинные ресницы дрогнули — Фандорин щурился, пытаясь разглядеть лицо своего визави, стоявшего спиной к свету.
Что ж, теперь можно и показаться, проверить, хорошая ли у молодого человека зрительная память.
Оказалось, что хорошая: Ахимас сделал два шага вперед и с удовлетворением заметил, как щеки красавчика сначала покрылись багровыми пятнами, а потом сразу побелели.
Так-то, юноша. Судьба — дама с причудами.
Это не человек, а какой-то дьявол! Даже в сяринкенах распознал оружие. Эраст Петрович клокотал от бешенства, лишившись всего своего арсенала.
Или, точнее, почти всего.
Из всех многочисленных предметов обороны (надо же, а казалось, что переусердствовал со сборами) осталась только стрелка в рукаве рубашки. Стрелка была тонкая, стальная, закреплена на пружине. Достаточно резко согнуть локоть, и пружина распрямится. Но убить стрелкой трудно — разве что если точно в глаз угодить. Да и какое может быть резкое движение, если тебя держат под дулом шестизарядного «баярда»?
Тут темный силуэт придвинулся, и Фандорин наконец разглядел черты противника.
Эти глаза! Эти белые глаза! То самое лицо, которое столько лет снилось Эрасту Петровичу по ночам. Не может быть! Опять кошмар! Поскорее проснуться.
Надо было воспользоваться психологическим преимуществом, пока объект не пришел в себя.
— Кто сообщил адрес, время и условный сигнал?
Сыщик молчал.
Ахимас опустил дуло ниже, целя в коленную чашечку, но Фандорин, кажется, не испугался. Наоборот, бледности вроде бы поубавилось.
— Ванда? — не выдержал Ахимас, и в голосе прорвалась предательская хрипотца.
Нет, этот не ответит, подумал он. Умрет, но не скажет ни слова. Такой уж типаж.
И тут сыщик вдруг разомкнул уста:
— Отвечу. В обмен на мой вопрос. Как был убит Соболев?
Ахимас покачал головой. Его не уставала удивлять человеческая экстравагантность. Впрочем, профессиональное любопытство на пороге смерти заслуживает уважения.
— Идет, — кивнул он. — но ответ должен быть честным. Слово?
— Слово.
— Экстракт амазонского папоротника. Паралич сердечной мышцы при учащенном сердцебиении. Никаких следов. «Шато-икем».
Дополнительных пояснений не понадобилось.
— Ах, вот оно что…, — пробормотал Фандорин.
— Так это Ванда? — сквозь стиснутые зубы спросил Ахимас.
— Нет. Она вас не выдала.
Ахимас чуть не задохнулся от неимоверного облегчения — на миг даже закрыл глаза.
Когда лицо человека из прошлого напряглось в ожидании ответа, Эраст Петрович понял, почему он до сих пор еще жив.
Но едва прозвучит ответ на вопрос, имеющий для белоглазого такое значение, как немедленно грянет выстрел.
Тут не упустить бы миг, когда палец чуть шевельнется на спусковом крючке, начав движение. Имея дело с безоружным, вооруженный неминуемо приглушает свои инстинкты, ощущая себя в безопасности, чересчур полагается на бездушный металл. Реакции такого человека замедленны — это азбука искусства «крадущихся».
Правильно угадать момент — главное. Первый рывок вперед и влево, пуля пройдет правее. Потом броситься под ноги — вторая пуля пройдет над головой. И тогда подсечку.
Рискованно. Восемь шагов — многовато. А если объект догадается чуть отступить назад, то вообще пиши пропало.
Но выбора не было.
И тут белоглазый впервые совершил оплошность — на секунду прикрыл глаза.
Этого было достаточно. Эраст Петрович не стал рисковать, бросаясь под пули, а вместо этого прямо с места пружинисто прыгнул в окно.
Локтями вышиб раму, вылетел в вихре стеклянных осколков, перевернулся в воздухе и благополучно приземлился на корточки. Даже не порезался.
В ушах звенело — видимо, белоглазый все же успел выстрелить. Но, разумеется, не попал.
Фандорин побежал вдоль стены. Рванул из брючного кармана свисток и подал условный сигнал для начала операции.
Никогда еще Ахимас не видел, чтобы человек двигался с такой быстротой. Только что стоял на месте, и вот лаковые штиблеты с белыми гамашами уже исчезли за окном. Он выстрелил, но на долю секунды позже, чем следовало.
Не задумываясь, перескочил через засыпанный стеклом подоконник. Упал на четвереньки.
Сыщик бежал и отчаянно дул в свисток. Ахимасу даже стало его немного жаль — бедняга рассчитывал на подмогу.
Легкий, как мальчишка, Фандорин уже сворачивал за угол. Ахимас выстрелил с бедра — от стены брызнула штукатурка. Нехорошо.
Но внешний двор побольше внутреннего. До ворот объекту не добежать.
Вон они, ворота — с деревянным навесом, с резными столбами. Исконно русские, допетровской конструкции, а зовутся почему-то «свейскими». Видно, в незапамятные времена научились москвитяне этой плотницкой премудрости у какого-нибудь шведского купца.
Посреди двора застыл с метлой в руках дворник, разинув щербатый рот. Тот, что изображал пьяного, так и сидел на скамейке, пялился на бегущего коллежского асессора. К стенке испуганно жалась давешняя бабенка в ковровом платке и балахоне. Эраст Петрович вдруг понял — это не агенты! Просто дворник, просто забулдыга, просто побирушка.
Сзади звук бегущих шагов.
Фандорин сделал зизгаг в сторону — и вовремя: плечо обожгло горячим. Ерунда, по касательной.
За воротами виднелась золотая от солнца улица. Вроде бы близко, а не успеть.
Эраст Петрович остановился, развернулся. Какой смысл пулю в спину получать?
Остановился и белоглазый. Было три выстрела, значит, в кольте еще три пули. Более чем достаточно, чтобы прекратить земной путь господина Фандорина, двадцати шести лет от роду, родственников не имеющего.
Расстояние — пятнадцать шагов. Слишком много, чтобы пытаться что-то предпринять. Где Караченцев? Где его люди? Думать об этом было некогда.
Под манжетом была стрела, вряд ли действенная на таком отдалении. Тем не менее Эраст Петрович поднял руку, готовясь резко согнуть ее в локте.
Белоглазый тоже неспешно нацелил ему в грудь.
У коллежского асессора возникла мимолетная ассоциация: сцена дуэли из оперы «Евгений Онегин». Сейчас белоглазый запоет: «Паду ли я, стрелой пронзенный».
Две пули в грудь. Потом подойти и третью в голову.
На выстрелы никто не прибежит. В этих местах городового днем с огнем не сыщешь. Можно не торопиться.
Тут, угловым зрением, Ахимас уловил какое-то быстрое движение. Стремительная приземистая тень метнулась от стены.
Резко развернувшись, он увидел перекошенное в свирепой гримасе узкоглазое лицо под нелепым ковровым платком, увидел разинутый в клекочущем крике рот. Японец!
Палец нажал гашетку.
Бабенка, что робко жалась к стене, вдруг издала боевой клич иокогамских якудза и кинулась на белоглазого по всем правилам дзюдзюцу.
Тот проворно обернулся и выстрелил, но бабенка нырнула под пулю и исключительно грамотным ударом мавасигири из четвертой позиции сбила стрелявшего с ног. Нелепый ковровый платок съехал на плечи, показалась черноволосая голова, обмотанная белым полотенцем.
Маса! Но откуда? Выследил, проходимец! То-то так легко согласился отпустить хозяина одного!
И не платок это вовсе, половичок из «Дюссо». А балахон — чехол от кресла!
Но проявлять запоздалую наблюдательность было некогда. Эраст Петрович ринулся вперед, выставив руку со стрелой, но стрелять поостерегся — не угодить бы в Масу.
Японец ударил белоглазого ребром ладони по запястью — «баярд» отлетел в сторону, ударился о камень и грохнул прямо в синее небо.
В следующую секунду железный кулак со всей силы ударил японца в висок, и Маса обмяк, ткнулся носом в землю.
Белоглазый мельком глянул на надвигающегося Фандорина, на валяющийся поодаль револьвер, гуттаперчево вскочил на ноги и кинулся обратно, к внутреннему двору.
До «баярда» было не достать. Противник ловок, владеет навыками рукопашного боя. Пока будешь с ним возиться, очнется японец, а с двумя такими мастерами в одиночку не справиться.
Назад, в комнату. Там на полу, возле кровати, заряженный «кольт».
Чуть замедлив бег, Фандорин подхватил с земли револьвер. На это ушло каких-нибудь полсекунды, но белоглазый успел свернуть за угол. Снова, как давеча, возникла неуместная мысль: будто дети в салочки — то дружно бежим в одну сторону, то так же дружно обратно.
Было пять выстрелов, в барабане всего один патрон. Промахнуться нельзя.
Эраст Петрович обогнул угол и увидел, что белоглазый уже схватился рукой за дверь седьмого номера. Не целясь, коллежский асессор пустил стрелу.
Бесполезно — объект скрылся в проеме.
За дверью Ахимас вдруг споткнулся, подломилась нога и больше не желала слушаться.
Он недоуменно глянул — сбоку из щиколотки торчал металлический штырь. Что за наваждение!
Превозмогая острую боль, кое-как преодолел ступеньки, на четвереньках пополз по полу — туда, где чернел «кольт». В то мгновение, когда пальцы сомкнулись на рифленой рукоятке, сзади ударил гром.
Есть!
Темная фигура вытянулась во весь рост. Из разжавшихся пальцев выскользнул черный револьвер.
Эраст Петрович в два прыжка пересек комнату и подхватил с пола оружие. Взвел курок, на всякий случай попятился.
Белоглазый лежал ничком. Посреди спины набухало мокрое пятно.
Сзади раздался топот, но коллежский асессор не обернулся — узнал короткие шажки Масы.
Сказал по-японски:
— Переверни его. Только осторожней, он очень опасен.
За сорок лет жизни Ахимас не разу не был ранен, очень этим гордился, но втайне страшился, что рано или поздно везение кончится. Смерти не боялся, а ранения — боли, беспомощности — да, страшился. Вдруг мука окажется невыносимой? Вдруг он утратит контроль над телом и духом, как это много раз на его глазах происходило с другими?
Больно не было. Совсем. А вот тело слушаться перестало.
Перебит позвоночник, подумал он. Граф Санта-Кроче на свой остров не попадет. Мысль была будничная, без сожаления.
Потом что-то произошло. Только что перед глазами были пыльные доски пола. Теперь вдруг оказался серый, затянутый по углам паутиной потолок.
Ахимас переместил взгляд. Над ним стоял Фандорин с револьвером в руке.
Какой нелепый у человека вид, если смотреть снизу. Именно такими нас видят собаки, червяки, букашки.
— Вы меня слышите? — спросил сыщик.
— Да, — ответил Ахимас и сам удивился, какой ровный и звучный у него голос.
Кровь лилась не переставая — это он чувствовал. Если ее не остановить, скоро всё кончится. Это хорошо. Надо сделать так, чтобы кровь не останавливали. Для этого нужно было говорить.
Лежащий смотрел пристально, будто пытался разглядеть в лице Эраста Петровича что-то очень важное. Потом заговорил. Скупыми, ясными предложениями.
— Предлагаю сделку. Я спасаю вам жизнь. Вы выполняете мою просьбу.
— Какую просьбу? — удивился Фандорин, уверенный, что у белоглазого бред. —И как вы можете спасти мне жизнь?
— О просьбе после. Вы обречены. Спасти могу только я. Вас убьют ваши же начальники. Они вас вычеркнули. Из жизни. Я не смог вас убить. Другие сделают это.
— Чушь! — воскликнул Эраст Петрович, но под ложечкой противно засосало. Куда подевалась полиция? Где Караченцев?
— Давайте так. — Раненый облизнул серые губы. — я говорю, что вам делать. Если вы мне верите, то выполняете просьбу. Если нет — нет. Слово?
Фандорин кивнул, завороженно глядя на человека, явившегося из прошлого.
— Просьба такая. Под кроватью портфель. Тот самый. Его никто искать не будет. Он всем только мешает. Портфель ваш. Там же конверт. В нем пятьдесят тысяч. Конверт отошлите Ванде. Сделаете?
— Нет! — возмутился коллежский асессор. — Все деньги будут переданы властям. Я не вор! Я чиновник и дворянин.
Ахимас прислушался к тому, что происходило с его телом. Кажется, времени остается меньше, чем он думал. Говорить становилось все труднее. Успеть бы.
— Вы никто и ничто. Вы труп. — Силуэт сыщика начинал расплываться, и Ахимас заговорил быстрее. — Соболев приговорен тайным судом. Императорским. Теперь вы знаете всю правду. За это вас убьют. Государственная необходимость. В портфеле несколько паспортов. Билеты на парижский поезд. Отходит в восемь. Успеете. Иначе смерть.
В глазах потемнело. Ахимас сделал усилие и отогнал пелену.
Соображай быстрей, поторопил он. Ты умный, а у меня уже нет времени.
Белоглазый говорил правду.
Когда Эрасту Петровичу это стало окончательно ясно, он покачнулся.
Если так, он — конченый человек. Лишился всего — службы, чести, жизненного смысла. Негодяй Караченцев предал его, послал на верную смерть. Нет, не Караченцев — государство, держава, отчизна.
Если остался жив, то лишь благодаря чуду. Точнее Масе.
Фандорин оглянулся на слугу. Тот таращил глаза, приложив руку к ушибленному виску.
Бедняжка. Никакая голова, даже самая чугунная, такого обращения не выдержит. Ах, Маса, Маса, что же нам с тобой делать? Связал ты свою жизнь не с тем, с кем нужно.
— Просьбу. Обещайте, — едва слышно прошептал умирающий.
— Выполню, — нехотя буркнул Эраст Петрович.
Белоглазый улыбнулся и закрыл глаза.
Ахимас улыбнулся и закрыл глаза.
Все хорошо. Хорошая жизнь, хороший конец.
Умирай, приказал он себе.
И умер.
|
