Содержание / Библиотека / Фандорин / Эраст / «Смерть Ахиллеса» / Глава десятая


Смерть Ахиллеса | Часть первая

Глава десятая,
в которой генерал-губернатор пьет кофе с булочкой

Вахмистр, дежуривший у дверей Московского губернского жандармского управления (Малая Никитская, дом 20) взглянул на странную троицу, вылезавшую из извозчичьей пролетки, с любопытством, но без особого удивления — на таком посту чего только не насмотришься. Первым, споткнувшись на подножке, слез чернобородый татарин со связанными за спиной руками. За ним, подталкивая пленника в спину, спустился какой-то косоглазый в драном бешмете, белой чалме и с богатым кожаным портфелем в руке. Последним не по годам легко спрыгнул с козел старик-оборванец. Малость приглядевшись, вахмистр увидел, что у старика в руке револьвер, а у узкоглазого на голове вовсе не чалма, а намотанное полотенце, местами запачканное кровью. Дело ясное — секретная агентура с операции вернулась.

— Евгений Осипович у себя? — спросил старик молодым барским голосом, и жандарм, опытный служака, никаких вопросов задавать не стал, а только взял под козырек:

— Так точно, полчаса как прибыли.

— Вызови-ка, б-братец, дежурного офицера, — немного заикаясь, сказал ряженый. — Пусть оформит арестованного. А там, — он мрачно показал на коляску, в которой остался какой-то большущий куль. — Там наш убитый. Его пусть пока отнесут на ледник. Грушин это, отставной пристав следственной части.

— Как же, ваше благородие, отлично помним Ксаверия Феофилактовича, не один год вместе служили. — Вахмистр снял кепи и перекрестился.

Эраст Петрович быстро шел по широкому вестибюлю, Маса едва поспевал за ним, помахивая пузатым портфелем, кожаное чрево которого чуть не лопалось от пачек ассигнаций. В управлении по раннему времени было пустовато — да и не такое тут место, где толпятся посетители. Из дальнего конца коридора, где на закрытой двери красовалась табличка «Офицерский гимнастический зал», доносились крики и звон металла. Фандорин скептически покачал головой: тоже еще жизненная необходимость для жандармского офицера — на рапирах фехтовать. С кем, спрашивается? С бомбистами? Все пережитки прошлого. Лучше бы дзюдзюцу изучали или, на худой конец, английский бокс.

Перед входом в приемную обер-полицеймейстера сказал Масе:

— Сиди тут, пока не позовут. Портфель сторожи. Голова-то болит?

— У меня голова крепкая, — гордо ответил японец.

— И слава Богу. Смотри у меня, ни с места.

Маса обиженно надул щеки, видимо, сочтя указание излишним.

За высокой двустворчатой дверью оказалась секретарская, откуда, судя по табличкам, можно было попасть либо прямо, в кабинет обер-полицеймейстера, либо налево, в секретную часть. Вообще-то имелась у Евгения Осиповича собственная канцелярия, на Тверском бульваре, однако его превосходительство предпочитал кабинет на Малой Никитской — поближе к потайным пружинам государственной машины.

— Куда? — приподнялся навстречу оборванцу дежурный адъютант.

— Коллежский асессор Фандорин, чиновник особых поручений при генерал-губернаторе. По неотложному делу.

Адъютант кивнул и бросился докладывать. Через полминуты в секретарскую вышел сам Караченцев. При виде нищего бродяги замер на месте.

— Эраст Петрович, вы?! Ну и типаж. Что случилось?

— Многое.

Фандорин вошел в кабинет и затворил за собой дверь.

Адъютант проводил необычного посетителя любопытным взглядом. Встал, выглянул в коридор. Никого, только напротив двери сидит какой-то киргиз. Тогда офицер на цыпочках подошел к начальственной двери и приложил ухо. Слышался ровный голос чиновника для особых поручений, время от времени прерываемый басистыми восклицаниями генерала. К сожалению, только их-то и можно было разобрать.

Реплики звучали так:

— Какой такой портфель?

…..

— Да как вы могли!

…..

— А он что?

…..

— Господи!

…..

— На Хитровку?!

Тут дверь из коридора распахнулась, и адъютант едва успел отпрянуть — сделал вид, что как раз собирался постучаться к генералу, и недовольно обернулся на вошедшего. Незнакомый офицер с портфелем подмышкой успокаивающе вскинул ладонь и показал на боковую дверь, что вела в секретную часть: мол, не беспокойтесь, мне туда. Быстро прошел через просторную комнату, исчез.

Адъютант снова приложил ухо.

— Кошмар! — взволнованно воскликнул Евгений Осипович.

А минуту спустя ахнул:

— Хуртинский? Это невероятно!

Адъютант так и распластался по двери, надеясь разобрать хоть что-то в рассказе коллежского асессора, но здесь, как назло, влез курьер со срочным пакетом и пришлось принимать, расписываться.

Еще через две минуты из кабинета вышел генерал — раскрасневшийся, взволнованный. Однако судя по блеску генераловых глаз новости, кажется, были неплохие. За Евгением Осиповичем шел таинственный чиновник.

— Надо покончить с портфелем, и тогда займемся нашим Ванькой Каином, — сказал обер-полицеймейстер, потирая руки. — Где он, ваш японец?

— В коридоре д-дожидается.

Адъютант выглянул из-за створки, увидел, как генерал и чиновник останавливаются перед оборванным киргизом. Тот встал, церемонно поклонился, приложив ладони к ляжкам.

Коллежский асессор что-то встревоженно спросил у него на непонятном наречии.

Азиат снова поклонился и ответил что-то успокоительное.

Чиновник повысил голос, явно на что-то негодуя.

На лице узкоглазого отразилась растерянность. Кажется, он оправдывался.

Генерал вертел головой то на одного, то на другого. Рыжие брови озадаченно насупились.

Схватившись рукой за лоб, коллежский асессор повернулся к адъютанту:

— Входил ли в приемную офицер с портфелем?

— Так точно. Проследовал в секретную часть.

Чиновник весьма грубо оттолкнул сначала обер-полицеймейстера, а потом и адъютанта, бросился из секретарской в боковую дверь. Остальные последовали за ним. За дверью с табличкой открылся узкий коридор, окна которого выходили во двор. Одно из окон было приоткрыто. Коллежский асессор перегнулся через подоконник.

— На земле отпечатки сапог! Он спрыгнул вниз! — простонал эмоциональный чиновник и в сердцах двинул кулаком по раме. Удар был такой силы, что все стекло с жалобным звоном высыпалось наружу.

— Эраст Петрович, да что случилось? — переполошился генерал.

— Я ничего не понимаю, — развел руками коллежский асессор. — Маса говорит, что в коридоре к нему подошел офицер, назвал его по имени, вручил пакет с печатью, взял портфель и якобы понес мне. Офицер, действительно, был, да только вместе с портфелем выпрыгнул через это вот окно. Какой-то кошмарный сон!

— Пакет? Где пакет? — спросил Караченцев.

Чиновник встрепенулся и снова залопотал по-азиатски.

Халатник, проявлявший признаки чрезвычайного беспокойства, достал из-за пазухи казенный пакет и с поклоном протянул генералу.

Евгений Осипович взглянул на печати и адрес.

— Хм. «В Московское губернское жандармское управление. Из отделения по охране порядка и общественной безопасности санкт-петербургского градоначальства». — Вскрыл конверт, стал читать. — «Секретно. Господину московскому обер-полицеймейстеру. На основании 16-ой статьи Высочайше утвержденного положения о мерах по охранению государственного порядка и общественного спокойствия и по соглашению с санкт-петербургским генерал-губернатором, воспрещается повивальной бабке Марии Ивановой Ивановой ввиду ея политической неблагонадежности жительство в Санкт-Петербурге и Москве, о чем имею честь уведомить Ваше Превосходительство для надлежащего сведения. За начальника отделения ротмистр Шипов.» Что за чушь!

Генерал повертел листок и так, и этак.

— Обычная циркулярная писулька. При чем здесь портфель?

— Чего ж тут не п-понять, — вяло проговорил переодетый коллежский асессор, от расстройства даже начав заикаться. — Кто-то ловко воспользовался тем, что Маса не понимает по-русски и с б-безграничным почтением относится к военной форме, в особенности если видит саблю на боку.

— Спросите его, как выглядел офицер, — приказал генерал.

Чиновник немного послушал сбивчивую речь азиата, да только махнул рукой:

— Говорит, желтые волосы, водянистые глаза… мы д-для него все на одно лицо.

Он обратился к адъютанту:

— А вы разглядели этого ч-человека?

— Виноват, — развел руками тот, слегка покраснев. — не присмотрелся. Блондин. Рост выше среднего. Обычный жандармский мундир. Капитанские погоны.

— Вас что, не учили наблюдательности и словесному п-портрету? — зло поинтересовался чиновник. — Тут от стола до двери всего десять шагов!

Адъютант молчал, покраснев еще гуще.

— Катастрофа, ваше п-превосходительство, — констатировал ряженый. — Миллион пропал. Но как, каким образом? Просто мистика! Что же теперь делать?

— Ерунда, — махнул Караченцев. — в миллионе ли дело? Найдется он, никуда не денется. Тут дела поважнее. Петру Парменычу драгоценному визитец надо навести. Ох, фигура! — Евгений Осипович недобро улыбнулся. — он нам все вопросы и прояснит. Надо же, как интересно все сложилось-то. Ну-с, теперь и нашему Юрию Долгорукому конец. Пригрел на груди гадюку, да как сердечно!

Коллежский асессор встрепенулся.

— Да-да, едемте к Хуртинскому. Не опоздать бы.

— Сначала придется к князю, — вздохнул обер-полицеймейстер. — Без его санкции невозможно. Ничего, я с удовольствием посмотрю, как старый лис будет крутиться. Дудки, ваше сиятельство, не открутитесь. Сверчинский! — Генерал взглянул на адъютанта. — Мою карету, да поживей. И пролетку с арестной командой — пусть к генерал-губернаторскому дому за мной следует. В статском. Пожалуй, хватит троих. Я думаю, в данном случае обойдется без пальбы. — и он снова плотоядно улыбнулся.

Адъютант бегом бросился исполнять приказ, и пять минут спустя запряженная четверкой карета уже неслась во весь опор по булыжной мостовой. Следом мягко покачивалась на рессорном ходу коляска с тремя агентами в штатском.

Проводив кортеж взглядом из окна, адъютант снял телефонный рожок и крутанул ручку. Назвал номер. Оглянувшись на дверь, вполголоса спросил:

— Господин Ведищев, это вы? Сверчинский.

Пришлось дожидаться аудиенции в приемной. Секретарь губернатора, почтительнейше извинившись перед обер-полицеймейстером, тем не менее весьма твердо заявил, что его сиятельство очень заняты, пускать кого-либо запретили и даже докладывать не велено. Караченцев взглянул на Эраста Петровича с особенной усмешкой: мол, пусть старик покуражится напоследок. Наконец — прошло никак не менее четверти часа — из-за монументальной, раззолоченной двери донесся звук колокольчика.

— Вот теперь, ваше превосходительство, доложу, — поднялся из-за своего стола секретарь.

Когда вошли в кабинет, выяснилось, каким таким значительным делом занимался князь — кушал завтрак. Собственно, с завтраком уже было покончено, и нетерпеливые визитеры застали самый последний этап трапезы: Владимир Андреевич приступил к кофею. Он сидел, аккуратно подвязанный мягкой льняной салфеткой, макал в чашку сдобную булочку от Филиппова и вид имел чрезвычайно благодушный.

— Доброе утро, господа, — ласково улыбнулся князь, проглотив кусочек. — Уж не обессудьте, если ждать пришлось. Мой Фрол строг, не велит отвлекаться, когда кушаю. Не подать ли и вам кофею? Булочки отменные, просто во рту тают.

Тут губернатор пригляделся к спутнику генерала повнимательней, удивленно заморгал. Дело в том, что Эраст Петрович по дороге на Тверскую отцепил седую бороду и парик, однако лохмотья снять возможности не имел, поэтому вид у него, и в самом деле, был непривычный.

Владимир Андреевич неодобрительно покачал головой и откашлялся.

— Эраст Петрович, я, конечно, говорил вам, что ко мне можно запросто, без мундира, но это уж, голубчик, того, чересчур. Вы что, в карты проигрались? — в голосе князя зазвучала непривычная строгость. — Я, конечно, человек без предрассудков, но все-таки попросил бы впредь в таком виде ко мне не являться. Нехорошо.

Он укоризненно покачал головой и снова зашамкал булочкой. Однако выражение лиц обер-полицеймейстера и коллежского асессора было настолько странным, что Долгорукой перестал жевать и недоуменно спросил:

— Да что стряслось, господа? Уж не пожар ли?

— Хуже, ваше высокопревосходительство. Много хуже, — сладострастно произнес Караченцев и, не дожидаясь приглашения, сел в кресло. Фандорин остался стоять. — Ваш начальник секретной канцелярии — вор, преступник и покровитель всей московской уголовщины. У господина коллежского асессора есть тому все доказательства. Такой конфуз, ваше сиятельство, такой конфуз. Прямо не знаю, как выбираться будем. — он выдержал маленькую паузу, чтобы до старика как следует дошло, и вкрадчиво продолжил. — я ведь имел честь неоднократно доносить вашему высокопревосходительству о неблаговидном поведении господина Хуртинского, но вы не внимали. Однако мне, разумеется, и в голову не приходило, что занятия Петра Парменовича криминальны до такой степени.

Генерал-губернатор выслушал эту короткую, эффектную речь с приоткрытым ртом. Эраст Петрович ждал крика, возмущения, расспросов о доказательствах, но князь ничуть не утратил спокойствия. Когда обер-полицеймейстер выжидательно замолчал, князь задумчиво дожевал кусок, отхлебнул кофе. Потом укоризненно вздохнул.

— Очень плохо, Евгений Осипович, что вам это в голову не приходило. Вы ведь как-никак начальник московской полиции, столп законности и порядка. Я вот не жандарм, и делами загружен побольше вашего, все многотрудное городское управление на себе тащу, а Петрушку Хуртинского давно на подозрении держу.

— Неужто? — насмешливо спросил обер-полицеймейстер. — Это с каких же пор?

— Да уж порядком, — протянул князь. — Петруша мне давно нравится перестал. Я еще три месяца назад отписал вашему министру, графу Толстову, что по имеющимся у меня сведениям надворный советник Хуртинский — не просто мздоимец, а вор и лиходей. — Князь зашелестел бумажками на столе. — Вот и копия где-то была, письмеца моего… да вот. — он поднял листок, помахал издали. — и ответец от графа был. Где же он? Ага. — Взял другой листок, с монограммой. — Прочитать? Министр меня полностью успокоил и велел из-за Хуртинского не тревожиться.

Губернатор надел пенсне.

— Послушайте-ка. «На могущие возникнуть у Вашего высокопревосходительства сомнения касательно деятельности надворного советника Хуртинского спешу заверить, что этот чиновник ежели подчас и ведет себя труднообъяснимым образом, то отнюдь не из преступных видов, а лишь выполняя секретное государственное задание сугубой важности, о чем ведомо и мне, и Его Императорскому Величеству. Посему хотел бы успокоить вас, дражайший Владимир Андреевич, и особо оговорить, что задание, исполняемое Хуртинским, никоим образом не направлено против…» М-м, ну да это уже к делу не относится. В общем, господа, сами видите — если здесь кто и виноват, то отнюдь не Долгорукой, а скорее ваше, Евгений Осипович, ведомство. Разве у меня могли быть основания не доверять министерству внутренних дел?

От потрясения обер-полицеймейстер потерял выдержку и порывисто поднялся, протянул руку к письму, что было довольно глупо, потому как в столь серьезном деле мистификация исключалась — слишком легко проверить. Князь благодушно протянул листок рыжему генералу.

— Да, — пробормотал тот. — Это подпись Дмитрия Андреевича. Ни малейших сомнений…

Князь участливо спросил:

— Неужто вас начальство не сочло нужным известить? Ай-ай-ай, нехорошо это. Неуважительно. Стало быть, вы не знаете, что за таинственное задание исполнял Хуртинский?

Караченцев молчал, совершенно сраженный.

Фандорин же размышлял над интригующим обстоятельством — как получилось, что переписка трехмесячной давности оказалась у князя под рукой, среди текущих бумаг? Вслух же коллежский асессор сказал:

— Мне тоже неизвестно, в чем заключалась секретная деятельность г-господина Хуртинского, однако на сей раз он явно вышел за ее пределы. Его связь с хитрованскими бандитами несомненна и никакими государственными интересами оправдана быть не может. А главное: Хуртинский имеет явное касательство к смерти генерала Соболева.

И Фандорин коротко, по пунктам, изложил историю похищенного миллиона.

Губернатор слушал очень внимательно. В конце решительно сказал:

— Мерзавец, очевидный мерзавец. Надо его арестовать и допросить.

— За тем мы к вам, Владимир Андреевич, и п-пришли.

Совершенно иным, чем прежде, тоном — молодцевато, почтительно — обер-полицеймейстер осведомился:

— Разрешите исполнять, ваше высокопревосходительство?

— Конечно, голубчик, — кивнул Долгорукой. — Уж он, негодяй, за все ответит.

По длинным коридорам шли быстро. Сзади громыхали в ногу агенты в штатском. Эраст Петрович не произнес ни слова и вообще старался на Караченцева не смотреть — понимал, как мучительно тот переживает свое поражение, а еще более неприятный и даже тревожный факт: оказывается, есть какие-то тайные дела, которые начальство предпочло доверить не московскому обер-полицеймейстеру, а его извечному сопернику, начальнику секретного отделения губернаторской канцелярии.

Поднялись на второй этаж, где располагались присутствия. Эраст Петрович спросил у дежурившего у входа служителя, здесь ли господин Хуртинский. Выяснилось, что у себя, с самого утра.

Караченцев воспрял духом и еще больше ускорил шаг — несся по коридору пушечным ядром, только шпоры позвякивали да постукивали аксельбанты.

В приемной начальника секретного отделения было полным-полно посетителей.

— На месте? — отрывисто спросил генерал у секретаря.

— Точно так-с, ваше превосходительство, однако просили не беспокоить. Прикажете доложить?

Обер-полицеймейстер отмахнулся. Оглянулся на Фандорина, улыбнулся в густые усы и открыл дверь.

Сначала Эрасту Петровичу показалось, что Петр Парменович стоит на подоконнике и смотрит в окно. Но уже в следующее мгновение стало ясно: не стоит, а висит.

<< Глава девятая < Оглавление > Глава одиннадцатая >>


Все авторские права удерживаются
© 1856—2001 Борис Акунин (текст), Артемий Лебедев (оформление)